Читаем без скачивания Обитель милосердия [сборник] - Семён Данилюк

Я к тому времени на следствии десяток лет уже отработал. Успел, что называется, повидать многое. Но, не совру, как только увидел пацана этого, сильнейшее пережил потрясение.

Вошёл: здрасте, дяденька следователь. Да какие там четырнадцать?! Десять, двенадцать максимум. У меня сыну сейчас десять. Так тот, четырнадцатилетний, такой же шпендель был.

Белобрысенький головастик, тощенький, весь прозрачный. И уши, конечно! Свежими лопухами в стороны торчат. А глазёнки, — Кольцов пошевелил пальцами, — даже не определишь. Лукавые такие! При чём тут преступник? Озорник разве.

В общем, санкцию на арест, что лежала заготовленная, я тут же мысленно со стыдом изничтожил. Но насчёт контакта, правду сказать, туго пошло. Спрашиваю, как додумался по подвалам лазить, а он исподлобья зыркает. Вроде распознать хочет: дурак я или прикидываюсь. Буркнул: «А чего они закупорились? Жрут себе за закрытыми дверями. Огурца не выпросишь. Жлобы!»

С такой внезапной злобой ответил, что сразу видно: весь мир в число этих жлобов «закольцевал». И меня тоже. Дальше — хлеще. Про мать спросил — так вовсе матом полоснул. В общем-то понятно: отец их бросил, она пьёт, случайные связи… Хвастаться, прямо скажем, нечем. Но чтоб до такой степени собственную мать возненавидеть… Да еще при следователе матом обкладывать… В моём кабинете и рецидивисты гонор придерживали.

Хотел я его одернуть, да понял, что он меня специально провоцирует, вроде как на зуб пробует. Вижу, куда как не прост парень. Но что меня в нём сразу подкупило… Задаю вопрос: зачем, мол, столько консервов набрал, может, в поход собрался, на плоту по реке. Вроде подсказываю: да, хотел. Нюанс, а в результате совсем другой мотив краж: не корысть, а детская шалость. Да нет, отвечает, чего я на этом вашем плоту не видел. Толкнул бы в городе у магазинов, а на «башли» водки взял… А глазами показывает: задёшево покупаешь, добреньким хочешь быть. Вот она где у меня, ваша доброта показушная!

Когда мне соседи да учителя страсти про пацана этого рассказывали, верил. Пока воочию ушей и глазенок этих не увидел. Я так понимаю, в школе такие пацаны не подарок. В него ж шило вставлено, да и психика, чего говорить, надломлена. Когда такое дома, это ж кем надо быть, чтоб без завихрений расти? Его, я узнал, еще в первом классе Жёваным прозвали, — вечно мятым ходил. А то, что этот первоклашка сам свои две рубахи стирал и, как умел, отглаживал — это как?! Кто знает, сколько он над тем утюгом в загаженной халупе проплакал?..

— Ушинский ты наш, — гоготнул Завистяев. — Вытурят скоро на пенсию, иди прямиком в школу.

— Рассказывайте дальше, Владимир Георгиевич, — Коновальчук недобро зыркнул на хамоватого приятеля.

— Если коротко, начал я к себе Андрюшку приваживать, приручать, как волчонка. И вроде пошло, — Кольцов слабо улыбнулся воспоминаниям. — Толкался он у меня часами, повестки разносил, помогал, как мог. Даже на происшествия со мной пару раз выезжал. Домой к себе его приводил. Хотелось, знаете, возместить мальчишке нехватку участия. И где-то ещё, надо признать, самолюбие срабатывало: вот вы его топчете, а я подниму. Другие следаки тоже к нему привязались. Утром увидят: «Эй, головастик, чего на службу опаздываешь? Твой шеф уже спрашивал».

И ещё обнаружилось — фантазия у пацанёнка богатейшая. Вдруг начинает рассказывать: кого-то из воды спас, где-то пожар потушил… И с такими деталями роскошными — заслушаешься. Готовый артист. Я сначала обрывал. Мол, кончай врать. Но ведь сочиняет-то о красивом, о подвиге. Вроде себя сегодняшнего передо мной приукрасить пытается.

Кольцов помрачнел:

— И только я собрался к прокурору договариваться о прекращении дела (одних справок да характеристик набрал хренову тучу. Даже из Дворца пионеров, что он лобзиком лучше всех вырезал), меня внезапно в областной аппарат на автокражи перекинули. В тот же день вылетел в срочную командировку. Андрюшкины кражонки передал другому следователю. Втолковал всё, что мог. Особо — насчет прекращения дела. Но — плохо, видно, втолковал. Да и следователь оказался из ретивых. Недосуг ему было в Андрюшкиных проблемах копаться. Повздорили, наорал. Шмалько не явился по повестке, был доставлен приводом и арестован, а дело следователь скоренько передал в суд.

— А что ты хотел?! — взвился вдруг Завистяев. Отмахнулся в сердцах от недоумевающего взгляда Коновальчука. — Да я, я это был! Развел тут сюсюканьки-масюканьки. А у салажонка двадцать пять краж, и все со взломом!

— Отверточкой в замочках подвальных ковырял.

— Один хрен — «с применением технических средств»! Да и гоняться за ним — тоже то еще удовольствие. Я, что ли, ему мешал по повесткам являться? Когда у тебя на руках сорок уголовных дел и, почитай, каждые два-три дня срок подходит, тут не до педагогики. А то — «оставил одному…». Мне стыдиться нечего! К тому же никто паршивца этого не посадил. Помариновали месячишко в следственном изоляторе. А на суде дали отсрочку исполнения приговора. Считай, всё тип-топ.

— Эва как. — Кольцов недобро прищурился.

— И чем же закончилось? — Коновальчук, боясь ссоры, поспешил вернуть Кольцова к рассказу.

— К суду я опоздал. А когда прилетел, попытался Андрюшку разыскать, ездил в посёлок. Только он в бега пустился, домой к матери не заявлялся. А у меня опять закрутка по автомашинам этим пошла — месяца четыре из командировок не вылезал. Едва конец забрезжил, на иконы перебросили. А это еще полгода.

— На иконах меня как раз в вашу бригаду включили, — напомнил Коновальчук, отчего — то улыбнувшись. — Повезло мне. Вы из меня тогда следователя и сделали. Помните?

Кольцов, не желая отвлекаться, скупо кивнул.

— Через полтора года судьба меня опять в тот же район забросила — заместителем начальника райотдела. Как-то заступил ответственным дежурным. Ближе к ночи по селектору вызывают в дежурную часть. Оказалось, звонят с аксентьевского поста ДПС. Подхожу:

— Майор Кольцов слушает.

— Товарищ майор (а слышимость скверная, голос хрипами оброс), тут до вас пацан добивается. Передаю трубку. Вроде серьезная информация.

— Владимир Георгиевич! — Ба, Андрюшка! Ведь сколько времени не видел, а голос узнал тут же. Слышу, дрожит от волнения: — У нас здесь преступник появился! Быстрее надо!

— Да говори толком, головастик, не мельтеши. — А сам улыбаюсь невольно: представил его великолепное ухо у телефонной трубки.

— В поселок приехал такой Бирюков. Только отсидел за убийство. Я сегодня у него в доме был. Он мне пистолет с патронами показывал. Чемодан при мне открывал, такой, с потертым боком, — там пачки денег доверху! Всё хлестался, что пришил кого-то. То ли кассира, то ли… Полный отморозок! Говорит, если менты или еще кто сунется, враз перестреляю, а потом уж себя. Он завтра поутру уезжать собрался, счёты с кем-то сводить! Для того, говорит, и пистолет припас. Меня убить грозил, если кому проболтаюсь. Даже дверь запер. Так я дождался, когда он пьяный уснет, в окно сиганул и через поле сюда, на пост. Слышите меня, Владимир Георгиевич? — Голосок звенит, срывается от волнения и страха.

Я зажал трубку рукой:

— Немедленно готовить машину и опергруппу. Всех с оружием!.. Андрей! Жди нас на посту, понял? Минут через двадцать будем. Только сам туда не лезь! Дождись! А насчет его угроз не дрейфь — порвём, как тузик грелку!

Мчались, само собой, с мигалкой и сиреной. Всё-таки вооруженное задержание, не хвост собачий. Ну, и волнение… Не каждый день под пули лезешь. Такая атмосфера, казалось, даже на машину перекинулась: уазик наш на всех рытвинах и колдобинах тоже вроде как в дрожь кидало…

Встретил он нас на посту ГАИ, как и договорились. За год, как по голосу и понял, почти не изменился. Разве что чуть вытянулся и оттого совсем оборвышем стал выглядеть.

— Я дом покажу.

Поехали. Ночь, петляем меж каких-то сараев.

— Пистолет опиши.

— Да я в них не разбираюсь.

— Глянь, не такой? — опер из розыска, Паша Бакланов, большой до оружия любитель, свой «макаров» показывает.

— Не… Там вот эта штука круглая и здесь вот так вертится. Он ещё при мне пули вставлял в это… Барабан, во!

— Значит, револьвер, — снисходительно определил Паша. — А деньги? Какие купюры?

— Не разобрал. Он же краешек приоткрыл. Да и ошарашило меня, как увидел. Но в упаковках.

— Может, выручка? — прикинул я. — Телефонограмм иногородних не было? Установок по нападению на инкассаторов?

— Свежих нет. — Паша отрицательно мотнул головой. — Хотя мог старое поднять. После отсидки.

— Вот его дом. — Андрюшка ткнул пальцем за угол, и шофер тут же вцепился тормозами в дорогу, одновременно погасив фары.

— Какая квартира?

— Второй этаж налево. Да я покажу!

От возбуждения Андрюшка аж подпрыгивать начал.

— Нет уж, — отрубил я. — Помог — и будет. Дуй домой, чтоб никто не заподозрил. В квартире кто ещё есть?